Глава девятнадцатая
   - Что ты делаешь? - спросила его Мария. Она стояла рядом с ним.
   Он повернул голову и улыбнулся ей.
   - Ничего, - сказал он. - Сижу, думаю.
   - О чем? О мосте?
   - Нет. С мостом все решено. О тебе и об одном отеле в Мадриде, где живут  мои
знакомые русские, и о книге, которую я когда-нибудь напишу.
   - В Мадриде много русских?
   - Нет. Очень мало.
   - А в фашистских газетах пишут, что их там сотни тысяч.
   - Это ложь. Их очень мало.
   - А тебе нравятся русские? Тот, который был здесь до тебя, тоже был русский.
   - Тебе он нравился?
   - Да. Я  тогда лежала больная,  но он  показался мне очень  красивым и  очень
смелым.
   - Выдумает тоже -  красивый! - сказала  Пилар. - Нос  плоский, как ладонь,  а
скулы шириной с овечий зад.
   - Мы с ним  были друзья-товарищи, -  сказал Роберт Джордан  Марии.   - Я  очень
его любил.
   - Любить любил, - сказала Пилар. - А потом все-таки пристрелил его.
   Когда она сказала  это, сидевшие  за столом подняли  глаза от  карт, и  Пабло
тоже посмотрел на Роберта Джордана. Все молчали, потом цыган Рафаэль спросил:
   - Это правда, Роберто?
   - Да, - сказал  Роберт Джордан. Ему было  неприятно, что Пилар заговорила  об
этом, неприятно, что он сам рассказал про это у Эль Сордо. - По его просьбе.  Он
был тяжело ранен.
   - Que cosa mas rara (1), - сказал цыган, - Он все время беспокоился об  этом,
пока был с нами. И не запомню, сколько раз я сам ему обещал это сделать.  Чудно,
- повторил он и покачал головой.
   - Он был очень чудной, - сказал Примитиво. - Не как все.
   ----------------------------------------
   (1) Как чудно (исп.).
   [333]
   - Слушай, - сказал один из братьев,  Андрее. - Вот ты профессор и все  такое.
Веришь ты, будто человек может наперед знать, что с ним случится?
   - Нет,  я в  это  не верю,  - сказал  Роберт  Джордан.
  Пабло  с  любопытством
посмотрел на него, а Пилар наблюдала  за ним бесстрастным, ничего не  выражающим
взглядом. - У этого  русского товарища нервы  были не в  порядке, потому что  он
слишком много времени провел на фронте. Он участвовал в боях под Ируном, а  там,
сами знаете, было тяжко. Очень  тяжко. Потом он воевал на  севере. А с тех пор,
как были организованы первые группы для  работы в фашистском тылу, он  находился
здесь, в  Эстремадуре  и  Андалузии.  Я думаю,  он  просто  очень  устал,  очень
изнервничался, и поэтому ему мерещилось бог знает что.
   - Я не сомневаюсь, что он видел много страшного, - сказал Фернандо.
   - Как все мы,  - сказал Андрее.  - Но слушай, Ingles,  как ты думаешь,  может
человек наперед знать, что с ним будет?
   - Нет, - сказал Роберт Джордан. - Это все невежество и суеверие.
   - Ну, ну, - сказала Пилар. - Послушаем профессора. - Она говорила с ним,  как
с ребенком, который умничает не по летам.  
   - Я думаю, что дурные предчувствия рождает страх, - сказал Роберт Джордан. -
Когда видишь что-нибудь нехорошее...
   - Вот как сегодняшние самолеты, - сказал Примитиво.
   - Пли  такого  гостя, как  ты,  - негромко  сказал Пабло,  и  Роберт Джордан
взглянул на  него  через стол,  понял,  что это  не  вызов на  ссору,  а просто
высказанная вслух мысль, и продолжал начатую фразу.
   - Когда видишь что-нибудь нехорошее, то со страху начинаешь думать о  смерти,
и тебе  кажется,  что  дурное  предзнаменование  неспроста,  -  закончил  Роберт
Джордан. - Я  уверен, что  все дело только  в этом.  Я не верю  ни гадалкам,  ни
прорицателям и вообще не верю ни во что сверхъестественное.
   - Но тот, прежний, у которого было  такое чудное имя, он знал свою судьбу,  -
сказал цыган. - И как он ждал, так все и вышло.
   [334]
   - Ничего он не знал, - сказал Роберт  Джордан. - Он боялся, что так будет,  и
это не давало  ему покоя.
  Вам не  удастся убедить  меня, будто  он что-то знал
заранее.
   - И мне не удастся?  - спросила Пилар и, взяв  в горсть золы из очага,  сдула
ее с ладони. - И мне тоже не удастся убедить тебя?
   - Нет. Ничто не поможет - ни твое колдовство, ни твоя цыганская кровь.
   - Потому что ты из глухих глухой,  - сказала Пилар, повернувшись к нему, и  в
неровном мерцании свечки черты  ее широкого лица  показались особенно резкими и
грубыми. - Я  не скажу,  что ты  глупый. Ты просто  глухой. А  глухой не слышит
музыки. И радио  он тоже не  слышит. А если он  этого не слышит,  ему ничего  не
стоит сказать, что  этого нет. Que  va, Ingles!  Я видела смерть  на лице  этого
человека с чудным именем, будто она была выжжена там каленым железом.
   - Ничего ты не  видела, - стоял на  своем Роберт Джордан. -  Это был страх  и
дурные предчувствия.  Страх  появился  у  него после  всего,  что  ему  пришлось
вынести. Дурные предчувствия мучили его потому, что он воображал себе  всяческие
ужасы.  
   - Que va, -  сказала Пилар. - Я  видела смерть так ясно,  будто она сидела  у
него на плече. И это еще не все - от него пахло смертью.
   - Пахло смертью!  - передразнил  ее Роберт Джордан.  - Может,  не смертью,  а
страхом? У страха есть свой запах.
   - De la muer te (1), -  повторила Пилар. - Слушай. Бланкет, самый  знаменитый
из всех peon  de brega,  работал с  Гранеро, и он  рассказывал мне,  что в день
смерти Маноло Гранеро они перед корридой заехали в церковь, и там от Маноло  так
сильно запахло смертью, что Бланкета чуть не стошнило. А ведь он был с Маноло  в
отеле и видел,  как тот  принимал ванну  и одевался перед  боем. И  в машине по
дороге в цирк они сидели бок о бок и никакого запаха не было. В церкви его  тоже
никто больше не учуял,  кроме Хуана Луиса  де ла Роса. И  когда они все  четверо
выстроились   перед   выходом   на   арену,   Марсиал   и Чикуэло тоже ничего не
почувствовали. Но Бланкет рассказывал мне, что Хуан Луис был белый как  полотно,
и Бланкет спросил его: "Ты тоже?" - "Просто дышать невозмож-
   ----------------------------------------
   (1) Смертью (исп.
 
 
  ).
   [335]
   но, -  сказал ему  Хуан Луис.  - Это  от твоего  матадора". -  "Pues nada,  -
сказал Бланкет. - Ничего не поделаешь. Будем думать, что это нам кажется". -  "А
от других?" - спросил Хуан Луис Бланкета. "Нет, - сказал Бланкет. - Но от  этого
несет хуже, чем несло от Хосе в Талавере". И в тот же самый день бык Покапена  с
фермы Верагуа  придавил Маноло  Гранеро к  барьеру перед  вторым tendido  (1)  в
мадридской Plaza de Toros.  Я была там  с Финито, и я  все видела. Бык  раскроил
ему череп рогом,  и голова Маноло  застряла под estribo, в  самом низу барьера,
куда швырнул его бык.
   - А ты сама что-нибудь учуяла? - спросил Фернандо.
   - Нет, - сказала Пилар. - Я была слишком далеко. Мы сидели в третьем tendido,
в седьмом ряду. Но оттуда,  сбоку, мне все было видно.  В тот же вечер Бланкет,
а он работал раньше с  Хоселито, который тоже погиб  при нем, рассказал об этом
Финито, когда они сидели  в Форносе, и  Финито спросил Хуана  Луиса де ла  Роса,
так ли все было, но Хуан ничего ему не ответил, только кивнул головой, что, мол,
правда.
  Я сама видела,  как это случилось.  А ты, Ingles, верно,  так же глух  к
таким вещам,  как были  глухи  в тот  день Чикуэло,  и  Марсиал Лаланда,  и  все
banderilleros, и пикадоры,  и все  gente Хуана Луиса  и Маноло  Гранеро. Но  сам
Хуан Луис и Бланкет не были глухи. И я тоже не глуха на такое.

. . .

Скачать и прочитать весь текст — 172 Кб в zip-архиве